Ночь в Пекине: Опасное влечение — Глава 31

Глава 31. Детские замашки Хмурость была для Е Цзяхуая чем-то вроде второй натуры. Айюнь ничего не знала о его раздражении и, увидев, что он закрыл глаза и отдыхает, сама перестала говорить. Тишина наступила — и Айюнь тоже вздохнула с облегчением, расслабившись спиной в кресле. Так даже лучше: не надо подыскивать темы для разговора и тревожиться, не заденет ли очередная фраза его заносчивое самолюбие. Они ехали уже около часа, и за окнами совсем стемнело. Дождь заметно ослаб. Мелкие капли медленно стекали по стеклу, долго собираясь в ручейки, прежде чем скатиться вниз. Машина несколько раз свернула и въехала в горы. Городской пейзаж постепенно сменился тихими лесными склонами. Был сезон опадающих листьев, и ливень смыл множество их на дорогу. Они бесконечно тянулись вдаль, и лишь теперь Айюнь с опозданием осознала, насколько опрометчиво и дерзко она поступила. Автомобиль углублялся в горы. Единственное, что указывало путь, — тусклые фонари. Айюнь ничего не знала об этом месте, но страха не чувствовала. Наоборот, слушая ровное дыхание Е Цзяхуая, она с изумлением поняла: сейчас её охватывает странное, почти немыслимое спокойствие. Это откровение поразило её, и она незаметно повернула голову, чтобы взглянуть на сидящего рядом мужчину. Его холодный профиль был озарён тёплым жёлтым светом, что смягчало обычно неприступную строгость черт. Несколько раз Айюнь действительно считала его невыносимым — он любил поддразнивать её. Но если хорошенько подумать, вся его помощь была реальной и щедрой. Так зачем же постоянно ходить с такой миной, если у тебя лицо, от которого невозможно отвести взгляд? Люди просто не запомнят твоей доброты. Придя к выводу, что Е Цзяхуай — хороший человек, Айюнь тут же мысленно посмеялась над собой: «Айюнь, ты совсем распустилась. Судишь о людях только по внешности». Через некоторое время машина немного сбавила скорость, и свет фар стал ярче. Айюнь поняла, что они почти приехали, и захотела подправить помаду. Но Е Цзяхуай ещё не проснулся, и она боялась его разбудить, поэтому двигалась как можно медленнее и тише. Шелест ткани всё равно раздался, и Е Цзяхуай открыл глаза. Перед ним была девушка, сосредоточенно борющаяся с молнией на сумочке. Её тонкое запястье исчезло в узкой щели, и через мгновение она торжествующе извлекла помаду. От такой мелочи в её живых глазах засияла такая гордость, будто она только что совершила великий подвиг — не зря говорят, что радость буквально светится на лице. Разве это так уж весело? Или… она радуется предстоящей встрече? Эта мысль лишила Е Цзяхуая терпения быть молчаливым наблюдателем, и он внезапно спросил: — Сегодня встреча с друзьями? Айюнь вздрогнула, и помада выскользнула из пальцев, покатившись по сиденью. Она наклонилась, чтобы найти её, и резко ответила: — Господин Е, это, по-моему, относится к моей личной жизни. Её тон был острым, как у кошки, которой наступили на хвост, — совсем не похож на ту осторожную девушку, что минуту назад тщательно подбирала каждое слово при разговоре с ним. Е Цзяхуай незаметно приподнял бровь, размышляя о причине такой перемены, и в его глазах мелькнула тень. Айюнь нащупала вокруг себя, но помада словно испарилась. Её раздражало не то, что она упала, а то, что она не может совладать со своими эмоциями. Она понимала, что вопрос Е Цзяхуая не был злым, но всё, что касалось семьи, будто касалось её самой уязвимой точки — и она мгновенно выпускала все свои иглы, чтобы защититься. Он любезно подвёз её, и она не имела права срывать на нём своё раздражение. Айюнь опустила плечи, потупила взор, как провинившийся ребёнок, но в ней всё ещё оставалась капля упрямства: — Простите, господин Е. Я не хочу об этом говорить. От её подавленного тона у него невольно сжалось сердце. Эта девчонка меняет настроение быстрее, чем листает страницы книги. Е Цзяхуай предпочёл бы, чтобы она осталась прежней — гордой и дерзкой, а не такой, будто весь воздух из неё вышел, и осталась лишь пустая оболочка. Спокойно и ровно он сказал: — Говорить или нет — твоё право. Так за что ты извиняешься? Айюнь сжала в руке платок и вдруг поняла: доверие к нему возникло не на пустом месте. В Е Цзяхуае всегда чувствовалась непоколебимая надёжность — будто бы, какая бы буря ни разразилась, у него всё всегда «не так уж страшно». Её тревога бесследно растаяла. Вспомнив, как грубо она только что с ним обошлась, Айюнь с опозданием решила исправить ситуацию. Она лукаво приподняла уголки губ и, притворяясь послушной, сказала: — Тогда я забираю свои извинения обратно? Е Цзяхуай бросил на неё взгляд и мысленно фыркнул: «Детские замашки». Он не ответил, а лишь холодно приказал: — Закрой глаза. Айюнь сглотнула и настороженно уставилась на него: — Вы что собираетесь делать?! Неужели он хочет отомстить за её грубость? Е Цзяхуай приблизился, и в его глазах мелькнула насмешливая улыбка: — Как думаешь, что я хочу сделать? Айюнь очень хотелось честно ответить: «Наказать меня. Во всяком случае, ничего хорошего не скажете». Но она же не дура. Хотя она и понимала, что могла его рассердить, но не собиралась сама идти под горячую руку. Она откинулась назад и заикаясь пробормотала: — Н-не знаю. Е Цзяхуай поднял руку. Айюнь напряглась настолько, что даже шею втянула, но глаза распахнула широко — чтобы показать, что не боится. Трусливая, но чертовски милая. Тёплая ладонь накрыла её веки. Айюнь моргнула и сквозь пальцы увидела рассеянные блики света. Её разум уже перестал думать, что он собирается делать. Осталась лишь инстинктивная реакция: какая у него горячая ладонь… и какой аромат исходит от манжета? В салоне включился свет. Е Цзяхуай убрал руку. Айюнь прищурилась, чтобы глаза привыкли, и её взгляд, ещё не успевший отвернуться, встретился с его насмешливыми глазами. В её взгляде ещё не рассеялось недоумение, и она застыла, будто испуганный олень, заблудившийся в пустыне. — Теперь поняла, что я хотел сделать? — лениво усмехнулся Е Цзяхуай и любезно подсказал: — Не искал твою помаду. — А… — Айюнь пришла в себя и поспешно опустила глаза, чтобы искать помаду, даже не думая больше обидеться на его шутку. Она сдалась. С ним не сыграешь. Но ругать его всё равно нужно. Первым делом, спрятав лицо, она тяжело фыркнула носом. «Е Цзяхуай, ты слишком ужасен!» Айюнь нашла помаду в углу у двери. Пока свет ещё горел, она открыла её, поднесла к губам и слегка коснулась центра, потом растерла. Краем глаза она глянула на Е Цзяхуая — он не собирался выключать свет. Тогда она быстро достала из сумочки маленькое зеркальце и приблизила его, чтобы проверить, ровно ли нанесена помада. Е Цзяхуай мельком взглянул на её отражение и вдруг вспомнил строчку из стихотворения: «Алые губы — как цветущая персиковая ветвь». Совершенно к месту. Его кадык дрогнул. В эту позднюю осень вдруг поднялось жаркое пламя, требующее немедленного угасания. Едва она убрала зеркало и не успела поднять глаза, как свет в салоне погас. Айюнь не придала этому значения — её внимание привлекло окно. Вид на изысканный и элегантный сад уже был совсем близко. Прежде чем машина остановилась, Айюнь успокоилась и вдруг повернулась к нему с полной серьёзностью: — Спасибо вам. И за то, что сегодня подвёз, и за всё остальное. Он спросил: — Искренне? Айюнь энергично кивнула: — Да. Е Цзяхуай небрежно скрестил ноги и сказал: — Тогда впредь реже ругай меня в мыслях. Вся её благодарность мгновенно испарилась. Айюнь захотелось закричать: «Ты что, живёшь у меня в голове? Откуда знаешь, о чём я думаю!» Во всяком случае, даже если ругала — признаваться не будет. Щёки Айюнь покраснели. Она глубоко вдохнула и чётко, по слогам, произнесла: — Я. Не. Ругала.