Меч из Сюйсу: Яд — Острей Лезвия — Глава 102

Глава 102. Полный вперёд! — А-Цзы! Цзян Минчжэ нахмурился, его голос прозвучал серьёзно. Он осторожно отстранил А-Цзы. — Мм? — А-Цзы, хоть и была ещё погружена в радость, сразу почувствовала неладное. Улыбка мгновенно исчезла с её лица, и она вдруг вспомнила одну важную вещь: имбирный братец — добрый до глупости! Сердце её забилось быстрее: — Э-э-э… Ты разве собираешься сказать, что я платила злом за добро? Так ведь не пойдёт! Я же не просила старика Дуаня раскрывать мне точки! Он сам попробовал — не получилось, мог бы и остановиться! Это всё равно что… что… Ой, точно! Это как если бы он сам пригласил меня на обед, а я просто съела много, потому что у меня большой аппетит. Разве можно за это винить меня? Ведь я и правда много ем… А-Цзы запнулась, пытаясь оправдаться, а Цзян Минчжэ не отводил от неё взгляда. Наконец она сникла и надула губы: — Ладно, в следующий раз я так больше не буду, хорошо? Точки уже открыты, я их не закрою — разве можно вернуть обратно то, что уже проглотили? Она робко ткнула пальцем в его руку, увидела, что он не реагирует, и тут же схватила её, тряся: — Ты не смей меня ругать! Если будешь ругать — я заплачу! А когда я плачу, то плачу долго-долго-долго! Дуань Чжэньчунь только что закончил последний укол и едва не упал в обморок от усталости. Четверо стражников немедленно подхватили его. Он опустился на землю, сел и некоторое время медитировал, чтобы хоть немного восстановить дыхание. Наконец он открыл глаза и слабым голосом произнёс: — Парень, если ты осмелишься её ругать, я… я… — Хм! — А-Цзы мгновенно обернулась и сердито перебила его. — Кто ты такой, чтобы называть себя моим «отцом»? Если он ругает меня — мне нравится! А тебе, старику, какое дело? Пусть ты и отец господина Дуаня, и князь ещё какой-то — мне всё равно! Я даже принцессу бить не побоялась! А дела Белой и Зелёной Демониц с горы Куньлунь тебе точно не касаются! Выпустив пар, А-Цзы даже не взглянула на Дуань Чжэньчуня. Она повернулась к Цзян Минчжэ и, ухмыляясь, принялась кокетливо ластиться: — Хе-хе, имбирный братец, я уже отомстила этому старику за тебя! Так что, ради твоего младшего побратима и ради того, что он помог мне раскрыть точки и Открыть Точки, не злись на него. Ну пожалуйста, не хмурься! В следующий раз я честно-честно так не сделаю. Таких больших глупцов, как он, и правда редко встретишь. Цзян Минчжэ глубоко вздохнул и сказал: — А-Цзы, я и не собирался тебя ругать. Ты выросла в Секте Сюйсу — если бы у тебя не было восемь пар глаз и ты не думала бы только о себе, давно бы уже не было в живых. Просто хочу сказать: таких глупцов, как он, на самом деле очень много. Они вовсе не так редки, как ты думаешь. Ранее А-Цзы извинялась лишь потому, что боялась рассердить Цзян Минчжэ, но вовсе не считала себя виноватой. Ведь если не понимаешь простой истины — «глупец тот, кто упускает выгоду», разве достоин быть учеником Секты Сюйсу? Теперь же, услышав, что глупцов много, она обрадовалась, решив, что Цзян Минчжэ наконец прозрел — Точно так же, как в пещере он без жалости вырезал Общество Шэньнун и избавился от своей дурацкой мягкости, осознав главный закон выживания: нельзя быть добряком! — Правда?! — воскликнула она, подпрыгивая от радости. — Ты такой умный! Даже Учитель говорит, что таких глупцов не найти! Цзян Минчжэ мягко улыбнулся: — Правда. Большинство родителей в этом мире — именно такие глупцы. Они готовы отдать всё ради своих детей. — … — А-Цзы замерла, растерянно глядя на него, моргнула и натянуто улыбнулась: — Имбирный братец, ты же не хочешь, чтобы я признала его своим отцом только потому, что он открыл мне несколько десятков точек? Цзян Минчжэ потрепал её по голове и нежно сказал: — Глупая старшая сестра, кроме родного отца, кто ещё станет так истощать свою жизненную силу ради тебя? — Ты! — решительно заявила А-Цзы. Цзян Минчжэ не удержался и рассмеялся: — Это верно. А кроме меня и твоего родного отца, кто ещё? А-Цзы нахмурилась, машинально взглянула на Дуань Чжэньчуня. Тот с надеждой смотрел на неё и, заметив её взгляд, тут же растянул лицо в угодливой улыбке. А-Цзы мгновенно спряталась за спину Цзян Минчжэ, потянула его за рукав. Когда он обернулся, она серьёзно прошептала: — Этот князь Дуань… правда мой отец? Цзян Минчжэ кивнул: — Когда Дуань Лаода увёл тебя, он потерял твою золотую бирку. Таких бирок две — они были обручальным подарком твоего отца твоей матери. У тебя есть старшая сестра — А-Чжу. Вы каждая носили по одной. Едва он договорил, как Дуань Чжэньчунь дрожащим голосом начал: — Звёзды на небе, яркие и чистые, пусть всегда сияют, даруя мир и покой. Бамбук у озера — сочно-зелёный, пусть весточку о благополучии несёт и радость множит! А-Цзы, А-Цзы… ты — дочь Дуань Чжэньчуня! Ты — наследная принцесса дворца князя Чжэньнаня в Дали! А-Цзы… отец виноват перед тобой и твоей сестрой… и перед вашей матерью. Тело А-Цзы задрожало. Она выглянула из-за спины Цзян Минчжэ и увидела: Дуань Чжэньчунь плакал, держа в руках её золотую бирку. Этот обычно элегантный и уверенный в себе человек теперь выглядел на десять лет старше. А-Цзы спряталась обратно, ни капли радости на лице. По щекам медленно потекли слёзы. Она всхлипнула: — Имбирный братец… я… я на самом деле не люблю своего отца! Цзян Минчжэ чуть приподнял бровь, но ничего не сказал. Вдруг он вспомнил оригинальную историю: А-Цзы, украв Божественный Деревянный Котёл, отправилась в Синьян, к озеру Сяоцзин. Очевидно, она помнила место, где жила её мать, или же Дин Чуньцюй рассказал ей об этом после того, как её бросили. Потом Дуань Яньцин нашёл Дуань Чжэньчуня, и между ними завязалась драка. Дуань Чжэньчунь не мог одолеть Дуань Яньцина, и А-Цзы холодно насмехалась над его бессилием, даже косвенно винила в смерти Чу Ваньли и отказывалась извиняться. Когда Цзян Минчжэ читал это в книге, он считал А-Цзы бесчувственной и жестокой. Но теперь, когда между ними возникла настоящая привязанность, он невольно стал смотреть на всё с её точки зрения — С самого детства её бросили родители. В Секте Сюйсу она вынуждена была носить маску весёлой и милой девочки, чтобы выжить. Разве в её сердце не накопилось обиды и злобы к тем, кто её родил? Мать, может, ещё понятна — в те времена незамужняя мать, пожалуй, и впрямь оказалась в безвыходном положении. Но отец — князь! Как он мог годами не интересоваться судьбой своих дочерей? На это нет оправдания. А-Цзы сказала, что не любит Дуань Чжэньчуня, тихо, но почти все в комнате услышали. Лицо Дуань Чжэньчуня, и без того бледное, стало ещё мрачнее. Он горько усмехнулся: — Справедливо… справедливо… Всё это — плод моих собственных грехов… Гань Баобао сжалилась и рассердилась: — Что за чепуху несёшь, девчонка?! Твой отец ради тебя жизнь готов был отдать! Как ты можешь такое говорить? Такая неблагодарная дочь — разве достойна зваться ребёнком? Дуань Чжэньчунь поспешно остановил её: — Баобао, она ведь ещё ребёнок. Надо учить постепенно, не надо так ругать. А-Цзы вздрогнула, лицо её потемнело. Цзян Минчжэ обнял её за плечи и тоже почувствовал раздражение. «Старик Дуань — типичный „родил и забыл“, но ты-то, Гань Баобао, вообще при чём? С каких пор тебе позволено здесь высказываться?» Он промолчал, лишь подмигнул Чжун Ваньчоу. Тот мгновенно всё понял и громогласно заревел: — Господин Дуань! Ты хоть и князь, но разве имеешь право приставать к чужой жене? Моя жена вышла за меня замуж — какое право у тебя звать её по имени? Неужели великий князь Чжэньнаня не знает приличий и не может обратиться к ней как следует — «госпожа Чжун»? Дуань Чжэньчунь опешил. Он не ожидал, что этот «глупец» вдруг заговорит так остро и метко. Возразить было нечего. Его лицо ещё больше потемнело. Он склонил голову и горько усмехнулся: — Господин Чжун прав. Дуань действительно вёл себя легкомысленно и бестактно. Мне следовало называть вас госпожой Чжун. Затем он поклонился Гань Баобао: — Госпожа Чжун, Дуань-эр был невежлив. Прошу простить. Гань Баобао качнулась, резко обернулась и зло уставилась на Чжун Ваньчоу: — Он всего лишь оговорился! Разве это повод так цепляться? Разве ты не видишь, что он ранен? Чжун Ваньчоу сразу растерялся — и испугался, и разозлился. Он умоляюще посмотрел на Цзян Минчжэ. Тот, обнимая А-Цзы, спокойно улыбнулся: — На меня-то зачем смотришь? Твоя жена права. Ты ведь не сын князя Дуаня, не его отец, да и жена твоя, кажется, с ним не совсем чиста. Раз князь ранен, как ты можешь так настаивать? Эх, ты всё испортил… Похоже, этого вина нам сегодня пить не придётся! Дуань Чжэньчунь горько взглянул на Цзян Минчжэ. Он понял: это будущий зять защищает свою дочь. В душе он чувствовал и досаду, и утешение. Досадовал он потому, что парень, который так ласково звал его «дядюшкой» и рьяно учился у него фехтованию, теперь встал на сторону его противника. Но утешало то, что тот готов идти против самого князя ради дочери — значит, чувства его искренни. А Дуань Чжэньчунь, проживший полжизни в разврате, не хотел, чтобы его дочь вышла замуж за такого же бездельника, как он сам. Цзян Минчжэ заранее научил Чжун Ваньчоу одной фразе, которую тот должен был сказать во время пира. Теперь, заявив, что пить не будут, он давал сигнал: пора говорить. Чжун Ваньчоу, уже не раз работавший в связке с Цзян Минчжэ, мгновенно всё понял. Он выпрямился, гневно уставился на Дуань Чжэньчуня и Гань Баобао и громко провозгласил: — Князь Дуань! И ты, Баобао! Я, Чжун Ваньчоу, хоть и не знатный вельможа и не красавец, но всё же мужчина, стоящий на земле твёрдо! С тех пор как я женился на Гань Баобао, я берёг её, лелеял, исполнял все её желания и никогда не изменял, не шутил с другими женщинами. Ни в чём я перед людьми не провинился! А ты, Гань Баобао, будучи замужней женщиной, смотришь на меня, как на врага! Раньше я думал, что просто слишком уродлив для тебя. Но теперь понял: в твоём сердце давно живёт другой человек, и места для меня там нет! Хотя эти слова подсказал ему Цзян Минчжэ, каждое из них исходило из его души. Иначе бы он, с его памятью, никогда не запомнил такой длинный монолог. Чем дальше он говорил, тем грустнее становилось. Этот здоровенный, как конь, мужчина вдруг разрыдался: — Ладно, ладно… Если сердца нет — тогда и быть не быть! Гань Баобао, это я, Чжун Ваньчоу, уродлив и глуп, недостоин тебя. Я отпускаю тебя. Спроси у князя Дуаня — согласится ли он сделать тебя своей княгиней… Хотя нет, княгиней тебе не бывать. Но раз ты так его любишь, хотя бы наложницей стать сможешь? Стань наложницей князя Чжэньнаня! Я сейчас же напишу тебе разводное письмо! Чжун Ваньчоу «пошёл в атаку». Цзян Минчжэ слегка прикусил губу, с трудом сдерживая смех. «Старина Чжун, молодец! Про княгиню и наложницу я тебе не говорил — сам придумал!» — Нет-нет, не соглашусь! — закричала Чжун Лин. Она только что с интересом наблюдала за «спектаклем» А-Цзы, но как только Цзян Минчжэ обнял ту, у неё внутри всё перевернулось. Она уже собиралась уйти, чтобы притвориться, будто ничего не видела, как вдруг семейная драма её родителей вспыхнула с новой силой. Забыв обо всём, она выскочила вперёд и обхватила руку отца: — Мама, скорее иди утешь папу! Я не хочу, чтобы ты стала чьей-то наложницей! Давайте останемся втроём — как раньше! А-Цзы, увидев, как плачет Чжун Лин, вспомнила её слова: «Твой имбирный братец тебя не ценит, зато мой старший брат Цзян поможет!» — и тут же оживилась. Она схватила рукав Цзян Минчжэ и вытерла в него слёзы и сопли, после чего с торжествующим видом подняла лицо: — Не бойся, глупышка! Место наложницы моего отца предназначено моей маме! А твоя мама может быть… может быть… Бедная А-Цзы, хоть и была наследной принцессой, совершенно не разбиралась в придворных порядках. Что ниже наложницы — она не знала. Подумав, она махнула рукой: — Ладно! Пусть твоя мама будет служанкой, которая моей маме ноги моет! Отрывок из оригинала о том, как Дуань-эр бросил трёх женщин: А-Чжу улыбнулась: — Хватит, хватит. Мне не нравится, когда ты слишком добр ко мне. Я стану совсем безнаказанной. Старший брат… Я пряталась за бамбуковым домиком и подслушала разговор отца, мамы и младшей сестры А-Цзы. Оказалось, у отца уже есть жена. Он и мама не были официально женаты. Сначала родилась я, а через год — моя сестра. Потом отцу нужно было вернуться в Дали. Мама не хотела его отпускать, они сильно поссорились… В конце концов им пришлось расстаться. Дедушка строго следил за нравами, поэтому мама не смела взять нас домой. Она отдала нас на воспитание в разные семьи, надеясь, что мы когда-нибудь найдём друг друга. На плечах у нас обеих вытатуировали иероглиф «Дуань». Те, кто меня взял, знали только, что моя мама по фамилии Жуань. Но на самом деле… на самом деле я — Дуань… Сяо Фэн крепче прижал её к себе, ещё больше сжался сердцем и тихо сказал: — Бедные дети. А-Чжу продолжила: — Когда мама отдавала меня, мне было чуть больше года. Я не помнила отца, даже увидев маму, не узнала бы её. Старший брат, с тобой то же самое. В ту ночь в персиковом лесу, услышав рассказ о твоём происхождении, мне стало так больно — ведь мы оба несчастные дети. (Глава окончена)